На тёмной стороне тебя. Не доверяйте красивым незнакомцам… - Эль Эбергард

Вероника подозревала, что я тоже довольно упряма и позволяю ей вмешиваться в мою жизнь только потому, что точно знаю, что она не таит на меня зла и что все ее замыслы подчинены одной-единственной цели: найти мне парня моей мечты. Я позволяла ей строить такие планы, потому что ей нравилось думать, что я стану счастливой только с ее подачи. Мне приходилось ходить с ней в клубы, на вечеринки, где, по ее словам, я обязательно встречу свое счастье. И я покорно ходила, чтобы подруга успокоилась на время и не выталкивала меня из квартиры только потому, что «мои шансы встретить приличного парня приближались к нулю».

Но стоило мне увидеть очередное «счастье», пьяное и развязное, как пропадало всякое желание знакомиться с представителями противоположного пола. Понимая, что я испытываю стойкое отвращение к таким типам, Вероника в отчаянии затащила меня в районную библиотеку, а потом сама же оттуда и сбежала, чтобы потом едко мне напоминать, какие артефакты запылились в стенах той библиотеки, как раз мне под стать.

– Тебя, хотя бы, переодеть можно, и станешь настоящей красавицей, – жаловалась она. – А то, что я увидела в библиотеке…

Тут она закатывала глаза, изображая настоящий испуг, обморок и панику.

– Ник, прекращай. Не нужно пытаться переделывать людей. С артефактами хоть поговорить есть о чем. Во всяком случае, мне – защищала я библиофилов.

Заканчивалось все тем, что мы расходились по разным комнатам. Я усаживалась на окно, прихватив книжку, а она – у телевизора. Какой-то час она выдерживала нашу размолвку, а потом приходила с несчастным видом и принималась ходить кругами, разговаривая вслух. Наконец, мы садились пить кофе или чай, чтобы снова начать обсуждение о том, куда мы пойдем на днях и что на этот раз все будет иначе.

Принимая во внимание все вышеперечисленное, я совсем не строила радужных надежд на свой счет. Мне должен был исполниться двадцать один год через несколько дней, поэтому я не особо расстраивалась, ведь впереди была целая жизнь.

– Ну, вот и готово! – объявила Вероника, застегивая второй чемодан, поражающий своими размерами. Затем, она покосилась на мой и скривилась. – Олесь, так продолжаться не может. Приедем в Вену и устроим настоящий шопинг-тур. Не отвертишься! – погрозила она пальцем. Пришлось кивнуть, лишь бы она оставила меня в покое. В дверь позвонили.

– Это Мишка! – взвизгнула подруга и бросилась открывать. Мишка был добродушным, терпеливым и устойчивым к бесшабашному поведению своей девушки. Он давно привык к ее необузданной энергии и, кажется, совсем никогда не выходил из себя, даже когда Ника пропадала в магазине по три часа, примеряя ворох одежды. Этому его качеству можно было только позавидовать. С Вероникой ходить по магазинам было сущим наказанием.

– Собрались? – пробасил он, окидывая удивленным взглядом огромные чемоданы. – Так, это Никины. А твои где? – спросил он, оглядываясь. Я почему-то покраснела и показала в угол, где скромно пристроился мой маленький чемоданчик на колесиках.

– Это что – дамская сумка? – уточнил Мишка, ухмыляясь, но тут же получил пинок в бок. – Я пошутил. Давайте ваши чемоданы.

– Я сама донесу свой, он легкий – вставила я.

– Вот еще —зашипела на меня подруга. – Он же мужчина, пусть все несет.

– Но это глупо, – возразила я. – Мужчины не всесильны, а твои чемоданы больше похожи на скалистые образования, как по размерам, так и по весу.

– Не беспокойся, – сказала Вероника. – Зря он в спортзал ходит, что ли?

Я сделала вид, что согласилась. Но как только она отвернулась, чтобы надеть пуховик, я схватила чемодан и пулей вылетела за дверь, крикнув на ходу, чтобы она не забыла повернуть ключ в замке два раза. На лестничной площадке кряхтел Миша, пропихивая чемоданы в лифт. Они с трудом туда поместились и он нажал на кнопку, чтобы отправить лифт вниз, потому что теперь места там не хватило бы и кошке. Сам Миша помчался вниз по лестнице, чтобы перехватить чемоданы на первом этаже, а я не спеша последовала за ним. Мой чемодан меня вовсе не беспокоил, а пройтись пешком с четвертого этажа было не трудно.

Если Вероникин приятель ничего не сказал по поводу ее объемного багажа, то водитель такси ругался, на чем свет стоит, проклиная производителей громадных чемоданов и тех, кто их покупает. Наконец, втиснув чемоданы, злой как черт таксист, рванул в сторону аэропорта, игнорируя мигающий желтый. Несколько раз он тормозил перед другими машинами, визжа тормозами, отчего заводился пуще прежнего. Возможно, на степень его невменяемости еще повлияла непрестанная болтовня Ники, которая с воодушевлением предавалась мечтам о невероятных австрийских распродажах.

Я сидела тихо, как и Миша, не пытаясь остановить подругу. В душе мы оба надеялись, что это сделает вместо нас водитель такси, но он просто сделал музыку громче и угрюмо уставился на дорогу перед собой.

– Как можно столько молчать! – возмутилась Вероника, глядя то на меня, то на Мишку. – Я ведь и обидеться могу. Тогда не буду с вами разговаривать – надулась она, к всеобщей радости, открыла сумочку и достала зеркало, чтобы как следует изучить свое отражение. Правда, молчала она недолго.

Сразу принялась вздыхать, что не мешало бы вместо Вены съездить в Испанию, чтобы поваляться на пляже. Я то знала, что она собиралась не столько загорать, сколько демонстрировать свой летний гардероб, от которого у местных жителей должен был случиться приступ восхищения ее фигурой и умением красиво, стильно одеваться.

Пока она в третий раз подкрашивала губы, я мысленно возвращалась к своей комнате, в которой остались моя скрипка, стопка музыкальных тетрадей и маленький глиняный кот в красных казачьих шароварах, наигрывающий на бандуре. Кот достался мне еще от моей бабушки, которая пела в казачьем хоре.

Как сейчас вижу ее перед собой: невысокого роста, с полными руками и плечами, синеглазая, веселая, восхитительно поющая украинские народные песни. Наверное, часть ее таланта передалась и мне и я не зря отучилась в музыкальной школе, а потом и поступила в музыкальное училище, чтобы посвятить себя любимой профессии.

Вероника часто приходила ко мне в комнату, чтобы послушать, как я играю. Она прыгала на кровать, смеялась и что-то рассказывала взахлеб, пока я не принималась играть. Тогда она начинала грустнеть и к концу жалобно просила, чтобы я не доводила ее до депрессии своими рыдающими мелодиями. Потом она повторяла, что быть скрипачкой в наше время совсем не то, чтобы быть ударником в крутой рок-группе.

– Вот у нас в юридическом… Ты бы только посмотрела! – говорила она поучительно…

И так начиналась каждая ее речь, посвященная неисчерпаемому количеству молодых людей, приезжающих на дорогих машинах, покупающих себе дома в Ницце и проводящих выходные то в Риме, то в Нью-Йорке. Следовало еще взглянуть на высоких и божественно стройных девушек, выпархивающих из разноцветных «ауди», в лучших нарядах от ведущих дизайнеров мира, с новехоньким маникюром на тонких пальчиках, украшенных сверкающими бриллиантами в несколько карат, чтобы вообразить себе всю степень счастья, которое испытывала Ника, перечисляя все это снова и снова. Она еще так томно скидывала длинную платиновую челку себе на один глаз, надувала губы и неторопливо укладывала ногу на ногу, вероятно, представляя себе, как в этот самый миг она сидит в роскошном авто рядом с королем каких-нибудь нефтяных вышек или газовых месторождений.

Я ее слушала, как обычно, совершенно спокойно, совсем не заражаясь всем этим гламурным великолепием, заодно удивляясь тому, что на меня это не производит никакого впечатления. Даже сам Сатана не соблазнял Еву столь горячо и убедительно, как Вероника, рисующая мне картины безоблачной и райской, по ее твердому убеждению, жизни.

Но она уходила из комнаты, унося с собой свои звездные мечты, оставляя меня с моей неизменной скрипкой, с моими собственными мыслями, в моей глупой расшитой блузке, которую я вскоре обнаружила со ржавым пятном от утюга на самом видном месте. Понимая, что ругаться на Веронику совершенно бессмысленное занятие, я молча проглотила слезы и просто отвернулась к стене, лежа на кровати. Она все прекрасно поняла и без моих гневных слов, которые я повторяла про себя, и каялась с видом закоренелого грешника, ожидающего Высшего суда. Я злилась и на себя, и на нее, но тут уж ничего нельзя было поделать: блузка все равно была испорчена.

Я оставила эту блузку висеть на видном месте, чтобы подруга могла лицезреть свое злодеяние всякий раз, как она заходила ко мне. Целью было воспитать в ней уважение к чужой жизни и к моим привычкам. И правда, поначалу Ника была тише воды, ниже травы. Но спустя неделю на моем столе появилась коробка с розовой лентой, которую мне надо было срочно распаковать, пока рядом приплясывала подруга, испытывая мое и свое терпение.